Невозможно даже представить себе количество банкротств, разорившихся фирм, закрывшихся банков, людей, покончивших с собой, а главное, потерявших работу в результате падения курса. Чтобы продемонстрировать размер катастрофы, приведем несколько цифр. Между 1929 и 1933 гг. индекс промышленного производства в США упал со 100 до 48,7 %; цена на хлопок снизилась с 17,65 до 6 центов, зерна - с 98 до 40; объем промышленной продукции в Германии и США уменьшился наполовину, а во всем мире составил 36 % от уровня на период, предшествующий кризису; если принять индекс биржевых ценностей до *черно-го четверга» за 100, то в Англии он снизился до 60, во Франции - до 47, в Германии - до 40, а в Соединенных Штатах - до 25! Что до безработных, то в Америке их число достигло двенадцати миллионов, а в Германии-шести.
Разруха воспринималась тем более тягостно, что наступила после периода эйфории. Все десять лет,
177
последовавшие за окончанием Первой мировой войны, западные страны в своем развитии базировались на экономическом либерализме, который столь успешно обеспечивал процветание в XIX в. Технический прогресс, стремительность, с которой, казалось, шла реконструкция промышленности, создавали иллюзию, что наконец-то наступило процветание. Уверенное в будущем американское правительство позволило обществу ринуться в совершенно фантастические биржевые спекуляции и злоупотреблять кредитом. И вскоре количество ценностей, находящихся в обращении, значительно превзошло действительное богатство страны.
Чтобы выйти из положения, правительства предприняли драконовские и зачастую катастрофические меры, которые заключались в более или менее полном отказе от экономического либерализма, то есть в усилении влияния государства в ущерб частной инициативе.
Почти во всем мире на миллиардеров указывали пальцами и обвиняли их, впрочем, зачастую с полным основанием, в том, что они являются подлинными виновниками бед, которые переживает общество. Рокфеллер в Соединенных Штатах, мифические «двести семейств» во Франции пережили, как и многие другие, неприятные мгновения, но в большинстве своем сумели выпутаться из затруднительного положения.
Симон Патиньо
(ок. 1860-1947)
Патиньо Великолепный
«Я получил ногой под зад, и потому я стал богат* (популярная песенка).
«Симон, ты законченный кретин! Немедленно убирайся отсюда, и чтобы я никогда больше тебя тут не видел!» С этими словами хозяин бакалейной лавки схватил своего коротышку приказчика за шиворот, поднял в воздух и сильным ударом ногой под зад вышиб на грязную мостовую Кочабамбы. «А золотую шахту,-продолжал багровый от ярости бакалейщик,-можешь оставить себе. Это тебе от меня вместо жалованья». Он остервенело скомкал листок бумаги, швырнул его в лицо бывшему приказчику и с грохотом захлопнул дверь лавки.
Симон Патиньо (так звали этого молодого человека) осторожно поднялся с мостовой, морщась, потер пострадавшую часть тела, разгладил листок. Покачивая головой, он с отвращением смотрел на него, а сам при этом думал, как ему прокормить себя и жену, теперь, когда он лишился места. Ни на единый миг ему и в голову не могло прийти, что благодаря этому пинку под зад, самому, пожалуй, сильному, какой ему доводилось получать, он вскоре станет одним из богатейших людей на свете.
Состояние
Трудно в точности назвать размер состояния Симона Патиньо. Некоторые детали могут дать об этом лишь приблизительное представление. Так в 1925 г., когда он был владельцем 40 оловянных рудников в Боливии, его общее состояние оценивалось в пятьсот миллионов долларов, что позволяло причислить его к десятку богатейших людей планеты.
• «О, счастливая ошибка!»
Бакалейщик так разъярился из-за ста девяносто двух песо. На эти несчастные сто девяносто два песо Симон без его разрешения дал товаров в кредит одному золотоискателю, о котором на городской площади Кочабамбы говорили, что он никогда не платит долгов. Узнав об этом, бакалейщик пришел в страшную ярость и пригрозил своему приказчику: ^Заставь его вернуть деньги, иначе я вышвырну тебя отсюда». Но у золотоискателя-индейца, само собой, в кармане не оказалось ни крупицы золота, чтобы расплатиться с Симоном. Кроме пары дырявых сандалий, драного пончо да траченого молью сомбреро, у него имелся лишь документ о праве собственности на шахту, расположенную на высокогорном плато, которая не принесла ему ничего, если не считать сожалений о ее приобретении.
179
ПАТИНЬО
Симон Пнтиньо
в период своего расцвета
Шахта находилась на такой высоте, что жить там из-за холода и разреженного воздуха были способны разве только ламы, да и то с трудом. «Твой хозяин может подавать на меня в суд, только проку от этого будет немного, потому что у меня нет ни песо,-сообщил Симону индеец.-Но чтобы он не думал, будто у меня нет совести, отдай ему от меня эту бумагу». С этими словами он протянул юноше документ на право владения шахтой. «Может, благодаря этому он когда-нибудь получит назад свои деньги». Симон стоял в нерешительности. Он знал вспыльчивый нрав своего хозяина, да и индеец показался ему мошенником. Но, поняв, что ничего иного получить не удастся, он согласился на эту сделку. А часом позже он оказался в то» малоприятном положении, с описания которого мы и начали свой рассказ.
180
Потеря места была для Симона настоящей катастрофой. Этот пинок под зад вышвырнул его в нищету, из которой ему лишь чудом удалось недавно выбраться. Должность приказчика не только спасала его от голодной смерти, но и вообще была для такого паренька, как он, невероятной удачей. Симон знал, что вряд ли найдет второе такое же место, и с самыми мрачными мыслями побрел домой.